«Минута, когда наши парижские дамы поднимаются с постели, весьма далеко отстоит от той, что указана нам природой; прекраснейшие утренние часы уже истекли; самый чистый воздух исчез, никому не принеся пользы. Зловонные, болезнетворные испарения, притягиваемые солнечным теплом, уже поднимаются в атмосфере; именно в этот час красавица предпочитает вставать ото сна» (Beauchesne.De 1’influence des affections de 1’ame dans les maladies nerveuses des femmes. Paris, 1783, p. 31 )
«Столь великое множество авторов производит на свет целые толпы читателей, а продолжительное чтение вызывает все возможные нервные болезни; быть может, среди причин, что подорвали за последнее столетие здоровье женщин, главная состояла в бесконечном умножении числа романов… Девочка, которая десяти лет от роду читает, вместо того чтобы резвиться, в двадцать лет превратится не в добрую кормилицу, а в истеричку» (Causes physiques et morales des maux de nerfs (“Gazette salutaire”, № 40, 6 octobre 1768). Статья анонимная )
Американская психиатрия XVIII века.
В корень глядели.
Американская психиатрия XVIII века
Продолжу знакомить вас с историей психиатрии. А как же американская психиатрия? — спросите вы. До XVIII века — практически никак. Да, в самом начале я рассказал вам о черепах со следами операций, причем прижизненных и не ставших причиной летального исхода пациента, но когда это было?
Да и свидетельств, кроме самих черепов, чудом сохранившихся хирургических инструментов да нескольких раритетов, запечатлевших процесс операции в виде довольно схематичной скульптуры, практически не осталось. Не до сумасшедших было испанцам, добравшимся до Америки в XV веке и принесшим коренному населению не только свет европейской культуры, но и её, так сказать, огонёк. Не до них оказалось и присоединившимся (с некоторым опозданием, правда) к этому празднику жизни англичанам, французам, голландцам и прочим желающим откусить свой кусочек колониального пирога.
Какие такие сумасшедшие? Тут форты ставить надо, золото искать да прочие полезности, чтоб метрополию порадовать и себя не обидеть. А проблемы индейцев… они и шерифа-то никогда особо не волновали, а уж докторов и подавно. Да и сколько тех докторов было по тем временам в Америке?
Отсутствие информации о безумцах среди местного населения (ну дикари же, неужто кто-то всерьёз будет интересоваться особенностями их менталитета, господа!) даже послужило основой для целого ряда расхожих среди европейской учёной братии теорий. Суть их была такова: бремя цивилизации давит на человечество и портит его — как в отношении морали, так и по всем прочим направлениям. Деградирует оно это человечество, из-за своего отрыва от природы и всего того естественного, что не безобразно. Вот как видят себе причину многочисленных нервических расстройств, к примеру, у женщин диванные теоретики тех времён:
«Минута, когда наши парижские дамы поднимаются с постели, весьма далеко отстоит от той, что указана нам природой; прекраснейшие утренние часы уже истекли; самый чистый воздух исчез, никому не принеся пользы. Зловонные, болезнетворные испарения, притягиваемые солнечным теплом, уже поднимаются в атмосфере; именно в этот час красавица предпочитает вставать ото сна» (Beauchesne.De 1’influence des affections de 1’ame dans les maladies nerveuses des femmes. Paris, 1783, p. 31 )
А ещё эти книги с романами — всё зло от них:
«Столь великое множество авторов производит на свет целые толпы читателей, а продолжительное чтение вызывает все возможные нервные болезни; быть может, среди причин, что подорвали за последнее столетие здоровье женщин, главная состояла в бесконечном умножении числа романов… Девочка, которая десяти лет от роду читает, вместо того чтобы резвиться, в двадцать лет превратится не в добрую кормилицу, а в истеричку» (Causes physiques et morales des maux de nerfs (“Gazette salutaire”, № 40, 6 octobre 1768). Статья анонимная )
Тот же Бошен, что упрекал парижанок в позднем пробуждении, пишет, продолжая свою мысль:
«Сословие землепашцев весьма превосходит в этом отношении ту часть народа, выходцами из коей являются ремесленники,— и, однако ж, к несчастью, стоит гораздо ниже, нежели прежде, в те давние времена, когда и не существовало никого, кроме землепашцев; доныне встречаются еще дикие племена, где не ведают почти никаких болезней и люди умирают лишь от несчастных случаев и от дряхлости»
А американские врачи подтвердят: не, не слыхали ни о каком безумии среди индейцев. Это и доктор Раш засвидетельствует:
«не обнаружил среди индейцев ни одного случая слабоумия и крайне мало случаев мании и меланхолии » (Rush.Medical Inquiries, I, p. 19 ),
барон Фридрих Вильгельм Генрих Александр фон Гумбольдт
барон Фридрих Вильгельм Генрих Александр фон Гумбольдт
и барон Фридрих Вильгельм Генрих Александр фон Гумбольдт (между прочим, по тем временам большой авторитет — не просто географ, путешественник и натуралист, а ещё и член Берлинской, Прусской и Баварской академий наук): мол, вообще не слыхал «хотя бы об одном сумасшедшем среди дикарей-индейцев Южной Америки» (Цит. По: Spurzheim.Observations sur la folie, p. 183 )
А суслик-то был, хотя его в упор не видели. Это потом, когда аборигенами начнут интересоваться всерьёз и с некоторым оттенком стыда (извести-то уже порядком успели), обнаружат, что те тоже сходят с ума — причем выдают не только привычную европейцу психопатологию, но и особые, культуральные синдромы. Привести примеры? Да легко. Причём возьму только те, что характерны именно для коренного населения обеих Америк.
Синдром Кувад (Couvade). Ранее был распространен среди населения Океании, некоторых народностей Карибских островов, а также на Корсике и в Бирме. Название, по некоторым данным, происходит от французского слова couver, означающее «высиживать цыплят». Он тесно связан с обычаем, когда мужчина во время беременности своей жены вел себя так же, как и она — ложился в постель, отказывался от еды, кричал, как от схваток, и всячески имитировал процесс родов. Согласно поверьям, женщине должно было неимоверно от этого легчать. Возможно, им и легчало. Возможно, имел место некоторый необъяснимый механизм разделения страданий. Есть и более простое объяснение: желание встать и придушить мерзавца было настолько сильным, что боль отступала на второй план. Некоторые из мужей оказывались настолько впечатлительными и так хорошо входили в роль, что и в самом деле начинали чувствовать себя тяжелобеременными: у них появлялась утренняя слабость, пропадал аппетит, начинало тянуть на что-нибудь солененькое или сладенькое, появлялся целый ряд запахов и блюд, от которых воротило с души и всячески тошнило, появлялись боли в пояснице и внизу живота — и все это сопровождалось капризами, обидами, раздражительностью и крайним выпиранием собственного «Я». Родами ни разу дело не закончилось, но с принудительной эвакуацией каловых масс в процессе потуг — никаких проблем. Любопытно, что сейчас этот синдром перестает быть характерным для какой-то одной культуры, он встречается практически повсеместно.
Синдром сусто (он же болезнь сусто, он же эспанто). Этот синдром можно встретить у жителей другого континента, среди индейцев племени кечуа в Латинской Америке. Почему только там? А потому что у нас по улицам так свободно всякие демоны, ведьмы, отнимающие душу, и злые кечуанские духи не шастают. Гопники — это пожалуйста. Отнимающие деньги и стреляющие сигареты — водятся. Совершающие с мозгом всякие противоестественные вещи — сколько угодно. А вот чтобы душу отнимать — такого непотребства у нас нет. А вот индейцы страдают. Идет, бывало, по дороге, встретит демона или ведьму какую — и готов. Упал на землю, а душа, дура такая, нет, чтобы в пятки уйти — она в землю норовит шмыгнуть. А из земли так просто обратно не отпускают, это вам не тур за шубами с распитием «Метаксы» прямо в цеху пошива. А без души настоящему индейцу туго: он страдает, он не ест, он плохо спит, худеет и слабеет. И все ждет скорой смерти. Приходится идти к шаману, чтобы тот набил трубку, забил стрелку и договорился с землей-матушкой, почем обратно можно душу получить.
Не легче дела обстоят и у индейцев из племени оджибуэй, что проживает в Канаде. Их беда — синдром витико (виндиго, вихтиго). Правда, отдельные несознательные исследователи полагают, что никакая это не болезнь, а просто дурной нрав и попытка оправдать свои гастрономические предпочтения, но это они со зла. Синдром проявляется, когда племени нечего есть: закончился дикий рис или забыл опрокинуться грузовик с продуктами. Реже — когда еда есть, но хочется чего-нибудь вкусненького, но нет или нельзя. А есть хочется. Прямо до смерти. Чьей-нибудь. Аж самому страшно становится. А потом страх проходит, и его место занимает гигантский ледяной скелетообразный демон — Витико. Он хочет есть еще сильнее, и любой член семьи индейца для него — друг, товарищ и деликатес. К резкому изменению диеты родича семья относится без понимания и сочувствия: каннибала-любителя либо волокут к шаману (что реже), либо решают, что убить будет дешевле и надежнее. А то ишь — демон обуял, человечинки захотелось!
Синдром укамаиринек. Этот синдром также встречается преимущественно среди народов Крайнего Севера, где ночи не просто длинные — они полярные, а рассказы шаманов впечатлили бы самого Стивена Кинга. Опять же ветер, что словно выдувает из тебя душу. Опять же, почти космический холод, что норовит забрать ее же вместе с теплом. И этот тяжелый сон в духоте и среди мечущихся огненных бликов, причем ложиться было пора не потому, что стемнело — стемнело с месяц тому как — просто пора часов на семь отключиться. Словом, обстановка очень располагает к тому, что, проснувшись однажды (чуть не сказал — поутру) от какого-то запаха или шума, вдруг осознаешь, что ЭТО произошло. Души-то нет. А вместо нее — или сосущая пустота, или уже поселился кто-то другой, чужой, непрошенный и враждебный. И чего-то там себе шебуршится, в рамках открытия сезона гнездования и освоения нового тела. Страшно? Еще бы! До полного паралича, до четкого ощущения либо чужого присутствия, либо до слышимого легкого шороха собственной улепетывающей души.
Но эти синдромы откроют много позже. А пока, вплоть до второй половины XVIII века, безумцев либо игнорируют (если это возможно), либо держат по домам да по тюрьмам, либо (особенно если появляется подозрение в колдовстве или якшании с потусторонними силами) могут и казнить: сжечь, утопить, повесить… В 1736 году в Америке появляются дома для бедных (по аналогии с таковыми в Англии и Франции) — и часть душевнобольных пациентов оказывается там.
Бенджамин Франклин
Бенджамин Франклин
Через 15 лет, 11 мая 1751 года, Бенджамин Франклин (помните, он, бывая в Париже, хаживал в салон Анны Катрин де Линьвиль д’Отрикур? Вот там его Пинель с Кабанисом плохому-то… пардон, гуманному и научили) и доктор Томас Бонд основали Пенсильванский госпиталь. На какие шиши? Дело в том, что годом ранее, в 1750, группа инициативных людей с прогрессивным горящим взором (и под чутким руководством съевшего уже не одну собаку в рамках своей политической диеты Франклина) протолкнула законодательный акт о необходимости скидываться… простите, способствовать созданию больниц для помощи бедным и сумасшедшим (можно смело ставить знак равенства).
Позже Бенджамин Франклин напишет: «Я не помню ни одного из моих политических маневров, успех которых принес мне в то время больше удовольствия Больница Пенсильвании». В 1756 году, когда здание было построено уже основательно и сдано, так сказать, в эксплуатацию (временное-то работало уже с 6 февраля 1752 года на Хай-Стрит), в Пенсильванский госпиталь — вернее, в его подвалы — поместят первых душевнобольных.
Первая государственная психиатрическая больница — именно заведение, заточенное исключительно под пребывание душевнобольных — открылась в Америке в 1773 году. Методы лечения и способ содержания пациентов не отличались от таковых в Старом Свете; более того — они заимствовались у европейских коллег. Те же цепи и колодки, на смену которым придут смирительные рубашки; те же кровопускания, рвотные и слабительные, те же ванны и холодная вода на голову, та же трудотерапия. Позже, когда появятся труды Филиппа Пинеля, они надолго (аж на 70 лет) станут единственным учебником по психиатрии для американских докторов.
ничего особенного